– Коронер, похоже, решил, что это возможно. Ваш брат – тоже…

Айми перебила меня:

– Мужчины все одинаковы: все сделают для того, чтобы соблюсти приличия. Но вам не удастся заставить меня поверить в эту чушь. Когда невиновная женщина получает подобное письмо, она только смеется и выбрасывает его. Именно это я и… – Она неожиданно запнулась и потом закончила: – Сделала бы.

Но я заметил паузу. Я был уверен, что она чуть не сказала: «Я сделала», без всяких там «бы».

И я решил, что объявлю войну враждебной деревне.

– Я понимаю, – сказал я вежливо. – Значит, вы тоже получили письмо?

Айми Гриффитс принадлежала к тем женщинам, которые презирают ложь. Она помолчала немного, порозовела – и сказала:

– Да. Но я не позволила себе обеспокоиться.

– Такое же грязное? – Я спрашивал сочувствующе, как сострадающий друг.

– Естественно. Письма такого рода всегда грязные. Бред сумасшедшего! Я прочла несколько слов, поняла, что это такое, и тут же бросила письмо в корзинку для мусора.

– А вы не подумали о том, чтобы отнести его в полицию?

– Тогда – нет. Чем меньше слухов, тем лучше, подумала я тогда.

Что-то внутри меня подмывало сказать: «Нет дыма без огня!» – но я сдержался.

Я спросил Айми, не знает ли она, как смерть матери отразится на финансовых делах Меган. Не окажется ли девушка вынуждена зарабатывать на жизнь?

– По-моему, ей кое-что оставила бабушка, и уж конечно, Дик не выгонит ее из дома. Но для нее было бы гораздо лучше чем-нибудь заняться, а не вести растительную жизнь, как сейчас.

– Ну, я бы сказал, что Меган сейчас в таком возрасте, когда девушкам хочется радоваться жизни, а не работать.

Айми покраснела и резко сказала:

– Вы – как все мужчины: вам противна мысль о работающих женщинах. Вам кажется невозможным, чтобы женщине хотелось заняться делом. Это казалось невозможным и моим родителям. Я так хотела выучиться на врача! Они отказались платить за мое учение. Но они с готовностью платили за Оуэна. А еще неизвестно – может быть, я стала бы лучшим врачом, чем брат…

– Простите, – сказал я. – Все зависело от вашего упорства. Когда кто-то хочет добиться чего-то…

Она быстро перебила меня:

– О, я всем довольна сейчас. У меня масса возможностей приложить силы. Моя жизнь полна дел. Я одна из самых счастливых в Лимстоке. Есть чем заняться. Но я сражаюсь с глупым старомодным предрассудком, что место женщины – в доме.

– Простите, если я вас чем-то обидел, – сказал я. Я и не предполагал в Айми Гриффитс подобного неистовства.

Глава 3

Симмингтона я встретил в городке в тот же день, позже.

– Ничего, если Меган побудет у нас немного? – спросил я. – Джоанне нужна компания – ей очень одиноко иной раз без всех ее старых друзей.

– О… э… Меган? О да, это очень мило с вашей стороны.

Я почувствовал к Симмингтону отвращение, которое потом не мог уже преодолеть. Совершенно очевидно было, что он начисто забыл о Меган. Я бы еще мог понять, если бы он не любил девушку, – мужчины частенько ревниво относятся к детям своих жен от предыдущих браков, – но этого не было; он просто с трудом замечал ее. Он думал о ней даже меньше, чем обычно думают о собаке, живущей в доме. То есть собаку замечают хотя бы тогда, когда о нее спотыкаются, и тут же принимаются ругать ее и проклинать или же погладят ее – когда она окажется достаточно близко для этого. Меня очень раздражало полное равнодушие Симмингтона к приемной дочери.

Я спросил:

– Какие у вас планы относительно Меган?

– Меган? – Он выглядел весьма озадаченным. – Ну, она будет жить дома. Я хочу сказать – естественно, это же ее дом.

Моя бабушка, очень меня любившая, частенько напевала под гитару старомодные песенки. Одна из них, как я помнил, заканчивалась так:

Я пошел домой, напевая эту песню.

Эмили Бэртон пришла сразу после того, как стол прибрали после чая. Она хотела поговорить о саде. Мы гуляли в саду с полчаса. Затем вернулись в дом.

Войдя, она спросила, понизив голос:

– Я надеюсь, что это дитя… что она не слишком потрясена всем этим?

– Смертью ее матери, вы хотите сказать?

– Да, конечно. Но я скорее имела в виду то… то нехорошее, что произошло прежде.

Я был озадачен. Мне хотелось понять чувства мисс Бэртон.

– Что вы думаете обо всем этом? Что это – правда?

– О, нет, нет, безусловно, нет. Я совершенно уверена, что миссис Симмингтон никогда… что она не могла… – Маленькая Эмили Бэртон порозовела и сконфузилась. – Совершеннейшая неправда – хотя, конечно, это может быть карой.

– Карой? – изумленно переспросил я.

Эмили Бэртон была такая розовая, так похожа на дрезденскую пастушку…

– Я не могу избавиться от чувства, что все эти страшные письма, все горе и страдание, которые они приносят, могут быть посланы с определенной целью.

– Конечно, их посылают с определенной целью, – мрачно сказал я.

– Нет-нет, мистер Бартон, вы меня неправильно поняли. Я говорю не о том заблуждающемся создании, которое их пишет, – это, должно быть, кто-то ужасно одинокий. Я имею в виду, что это допущено Провидением! Чтобы пробудить в нас ощущение нашего несовершенства.

– Наверное, – сказал я, – Всемогущий мог бы выбрать более привлекательное орудие.

Мисс Эмили прошептала, что пути Господни неисповедимы.

– Нет, – сказал я. – Слишком уж сильна в нас склонность приписывать Господу то зло, которое человек творит по своей воле. Я могу еще допустить, что это дьявол. Богу нет необходимости наказывать нас, мисс Бэртон. Мы так часто наказываем себя сами.

– Я не в состоянии понять: почему люди хотят совершать подобные поступки?

Я пожал плечами:

– Уродливый склад ума.

– Это кажется весьма печальным.

– Это не кажется мне печальным. Это кажется мне истинным проклятьем. И я не намерен извиняться за это слово. Я хотел сказать именно это.

Краска отлила от щек мисс Бэртон. Они побелели.

– Но почему, мистер Бартон, почему? Что за удовольствие может кто бы то ни было получить от такого?

– Ни вам, ни мне тут ничего не понять, и слава богу.

Эмили Бэртон понизила голос:

– Ничего подобного здесь никогда прежде не случалось – никогда на моей памяти. Здесь всегда было такое счастливое маленькое селение. Что бы сказала моя дорогая матушка? Да, следует быть благодарной богу, что она избежала всего этого.

Я подумал, что, судя по тому, что я слышал, старая миссис Бэртон была достаточно крепкой и вполне способной наслаждаться подобной сенсацией.

Эмили продолжала:

– Все это глубоко огорчает меня.

– А вы не… э-э… вы сами не получали писем?

Она густо покраснела.

– О нет… о нет, конечно. О! Это было бы ужасно!

Я поспешно извинился, но все же она ушла очень расстроенной.

Я проводил ее и вернулся в дом. Джоанна стояла в столовой, возле камина, который только что разожгли, поскольку вечера были все еще холодноваты. Она держала в руках вскрытое письмо.

Когда я вошел, сестра быстро обернулась.

– Джерри! Я нашла это в почтовом ящике – его кто-то принес, не почтальон. Оно начинается так: «Ты, раскрашенная проститутка…»

– И что там еще говорится?

Джоанна состроила гримасу.

– Все те же старые мерзости.

Она бросила письмо в огонь. Быстро, хотя это могло повредить моей спине, я выхватил бумагу из камина, прежде чем она успела загореться.

– Не надо, – сказал я. – Нам оно пригодится.

– Пригодится?

– Для полиции.

…Лейтенант Нэш прочел письмо от начала до конца. Затем поднял глаза и спросил: